Борис Моисеев: Как стать звездой

Не певцом ему бы становиться надо было, и не танцором, а поэтом, ну или автором женских романов. С каким чувством, в каких красках, каким слогом описывает он свои злоключения по жизни! Тут и «падший ангел», и «вечный мальчик», и «раб любви», и еще много такого, от чего барышни с тонкой душевной организацией просто обязаны зарыдать. Любовь-морковь, слезы-грезы, а также речи-свечи в истории Бориса Моисеева

Детство

«Вся наша семья родилась и выросла в маленьком местечке Могилев и от других семей отличалась тем, что всю жизнь они тупо верили в то, что они делали: рожали много детей. Перед моим родом меня преклоняет то, что до конца жизни они прожили больную, униженную жизнь местечковых евреев». С таким началом своего жизнеописания Борис Моисеев мог бы претендовать на лавры настоящего, «большого» писателя, сказал он о своей семье так вкусно и точно, что сразу понятно становится, откуда «ноги растут» у этого его страстного желания стать звездой. Мать артиста Гения Борисовна Мойсес во время войны оказалась брошенной мужем и вынуждена была воспитывать двоих старших сыновей одна. Как утверждает Моисеев, в 1950 году после резкого высказывания на партсобрании она попала в тюрьму, благодаря чему Борис и появился на свет.

«Она была женщиной, ей надо было скорее вернуться к своим голодным мальчикам, и, наверное, она пошла на грех с надзирателем, - рассуждал певец. - Она провела в тюрьме почти два года, когда же родился я, ее выпустили, пожалели. Она никому не сказала, кто мой отец, ни родственникам, ни мне, сколько я ни спрашивал ее об этом. Она знала, что делала, и никогда не жалела об этом».

После освобождения Гения Борисовна устроилась работать на кожевенную фабрику, которую Моисеев ненавидел люто: все раннее детство он провел среди грязи, вони и грубых рабочих, один из которых как-то чуть не сварил ребенка заживо. Защищая сына от холода в цеху, Гения Борисовна заворачивала его в куски кожи, и этот куль однажды полетел в котел с кипящей водой. Чудом женщине удалось в последний момент поймать младенца, но эта зловещая история до сих пор не дает живому воображению артиста покоя. Не лучше дела у семьи обстояли и дома. Моисеевы жили в коммунальной квартире на 20 семей и постоянно голодали. «Очень часто были такие моменты в жизни, что желудок к позвоночнику прилипал, - признавался артист. Я помню, как в коммунальной квартире тайком воровал голыми руками мясо из кипящего борща на общей кухне. Обжигался до волдырей, но на какое-то время был сытым».

Борис Михайлович рос поздним, а значит обожаемым и балуемым ребенком. В послевоенной Белоруссии таким мальчикам приходилось трудно, и Моисеев, отличавшийся ранимостью, воспринимал любую неприятность очень трагично. «А помог мне голос Робертино Лоретти, - рассказывал артист. - Мне было шесть лет, когда я впервые услышал его. И он перевернул всю мою жизнь, помог справиться с ситуацией. Я просто сказал себе: «Надо жить! Послушай, как он поет. Ты станешь такой же звездой, но для этого надо выжить!» И я выжил, хотя никто этого не ожидал – ни мама, ни окружающие»

В школе Моисеев учился отвратительно, особенно по части точных наук. В четвертом классе руководство школы даже приняло решение оставить закоренелого двоечника на второй год, но он поступил хитро: бросился в холодную речку, не умея плавать. Горе-утопленника тогда удалось спасти, но учителя смилостивились и разрешили Борису Михайловичу перейти в пятый класс. Единственное, что у мальчика получалось блестяще – это танцы. «Я прекрасно помню, как ждал четверга и воскресенья, - в эти дни я ходил в танцевальный кружок, - вспоминал артист. - Ради занятий я готов был без страха возвращаться ночью через кладбище домой. Проезд в автобусе стоил пять копеек, а мне было жаль тратить деньги. Лучше я купил бы семечек или пирожок с повидлом – я их очень любил. Так что приходилось идти через кладбище, независимо от времени суток. И все это я делал для того, чтобы стать тем, кто я есть».

С грехом пополам окончив восьмилетку, Моисеев смог наконец-то полностью сосредоточиться на любимом деле. Он отправился в столицу Белорусской ССР учиться в Минском хореографическом училище.

Карьера

Как заболеть звездной болезнью, даже еще не став звездой? Борис Моисеев знает ответ. На протяжении первых лет своей карьеры он неустанно заботился о собственном имидже неуживчивого, амбициозного и конфликтного юноши. Специальности Моисеев учился с жадностью, зато имел твердые двойки по общеобразовательным предметам, да к тому же отличался плохим поведением. За весьма жестокие шалости его однажды даже чуть не выгнали из училища. «Я был на одном из младших курсов пионервожатым, и у одного из пионеров, им было всего лишь по 9 лет, был день рождения, - вспоминал артист. - Чтобы отметить этот праздник, мы купили вина, и они все пили. Потом шел спектакль «Спящая красавица», и вместо «Вальса цветов» получился вальс пьяных маленьких пионеров. За это меня хотели выгнать. Но я сыграл сцену, что умираю, упал на пол, забился в истерике. Пожалели мою маму (не меня!), и мне разрешили продолжать учебу».

После окончания училища Моисеев распределился в Харьковский театр оперы и балета, но и там создавал вокруг себя одни проблемы (преимущественно нетрадиционно-любовного характера), поэтому пришлось неумному танцору отправляться как можно дальше от социалистических правил морали – в литовский город Каунас, где уже никаких преград для карьеры не было. За 5 лет с момента прибытия в Прибалтику Моисеев вырос из простого артиста в главного балетмейстера литовского оркестра «Тринитас». Только вот платить за успех пришлось высокой ценою. «Я вспоминаю конец 70-х. Эти коммунисты и комсомольцы водили танцоров в бани и трахались там, - рассказывал артист. - И мы, молодые мальчики, играли в их игры. Нас заставляли это делать, нас запугивали. На каждой комсомольской пьянке находился «террорист», любитель красивых тел молодых мальчиков. Они мне кричали: «А ну, Боряшка, станцуй голым!» И я раздевался, чтобы потом поехать, допустим, на Дни комсомола на Камчатку или в Тунисскую республику. Потому что хотелось жить, хотелось, чтобы мое искусство было доступно всем».

Именно в Литве Моисеев и вытащил свой лотерейный билет – познакомился с Аллой Пугачевой. Как утверждает артист, их первая встреча произошла в ночном клубе Каунаса, в 1975 году, когда Алла Борисовна уже была звездой, а Моисеев – всего лишь безусым юношей. «В ресторане сидит тетка. Мне говорят: «Вот она, звезда», - вспоминал Борис Михайлович. - Я сел напротив и посмотрел ей прямо в глаза. В ней было что-то сумасшедшее, какой-то напор, какой-то порыв». Ситуация, когда наглые юноши заглядывают примадонне в глаза, даже в 1975 году была маловероятной, но Моисеев утверждает, что Пугачева его тогда даже запомнила и через 5 лет взяла к себе на работу.  «В 80-м году совершенно случайно я танцевал в Юрмале, - рассказывал артист. - Она была там с Болдиным, Резником и Раймондом Паулсом. В силу какой-то моей экстравагантности они к Алле меня тогда подпустили, и я начал издалека, так, чтобы привлечь ее внимание. У меня тогда был такой номер «Синьор Ча-ча-ча» - я выходил, держа в зубах огромную розу. И вот я вышел с этой розой, поцеловал ее и бросил Алле на стол. Она так захотела поймать этот цветок, что только какая-то добрая случайность не позволила ей всем телом рухнуть на пол этого клуба».

После выступления к Моисееву подошел Игорь Болдин и предложил молодому человеку устроиться танцором в новую танцевальную программу Пугачевой. К тому моменту, как утверждает Борис Михайлович, он уже получил приглашение от Раймонда Паулса танцевать с Лаймой Вайкуле, но ради Аллы Борисовны он был готов отказаться даже от пожизненной прописки в Эдеме. Так Моисеев стал артистом знаменитого «Театра песни» Пугачевой. «В то время я был уже звездой в Литве, два раза в неделю имел свою телевизионную передачу и каждую неделю танцевал там новую программу, - вспоминал Моисеев. -  Когда я появился в Москве, коммунисты меня не хотели. Гомосексуалист – раз, и еврей - два. Этот шлейф тянулся за мной, хотя никто меня ни с кем не видел».

Над половыми увлечениями своего танцора Алла Борисовна всегда посмеивалась, зачастую даже зло и жестоко, но, надо отдать ей должное, всегда отстаивала Моисеева перед высшим начальством и даже доверила ему самое дорогое – дочку. Долгие годы Борис Михайлович по отношению к Кристине был такой нянькой-подружкой: ездил с ней на море, скрашивал досуг, пока мама работает, и выслушивал все сердечные тайны. «То, что ей не разрешала бабушка, мама Аллы, которая ее воспитывала, позволял я, - вспоминал Моисеев. - Алла, конечно, звонила, говорила быть с Кристинкой построже, но мы, честно говоря, не брали это в голову. Мы с ней бегали на дискотеки, и ей было со мной в кайф. Наверное, потому что я помогал ей забыть, что она дочь Пугачевой. Ее все дергали, все ей об этом напоминали, забывая, какая это нагрузка для маленькой девочки».

 Пока Орбакайте нуждалась в опеке, Моисеев мог за свою карьеру не волноваться: девочка была к нему по-настоящему привязана. Но потом ребенок вырос, и Моисееву пришлось распрощаться не только с подружкой, но и с работой. В 1987 году пугачевский ансамбль «Рецитал», которым Моисеев тогда руководил, должен был отправиться на гастроли в Индию.  Органы выпустили за границу всю труппу, а Борису Михайловичу сказано было остаться дома. «Я уходил со страшным скандалом и десять лет с Пугачевой не разговаривал, - вспоминал Моисеев. -  Когда я разругался с Аллой и ушел из ее коллектива, мне не хотелось жить. Но я все-таки превозмог себя. И в этом мне помогло мое вечное желание быть звездой. Мое вечное тщеславие и вечный поиск».

 Самостоятельная жизнь оказалась непростой. В составе своего танцевального трио «Экспрессия» Моисеев начал гастролировать сначала по стране, а затем и по Европе. Два года жил в Италии, в Милане, где, как утверждает, даже стал вхож в дом Рудольфа Нуриева, затем устроился режиссёром-постановщиком в театр американского города Новый Орлеан. Но затем Америка показала свое истинное лицо: Моисееву отказали в месте, и он отправился в Нью-Йорк. «Там провёл там довольно много времени, растратил сбережения, - рассказывал артист. -  И мне пришлось жить на 50 долларов в месяц, считая сигареты, чтобы вернуть деньги. Приходилось даже в коллекторах ночевать, со всякими чёрными, рыжими, грязными, больными». 

 Когда в 1991 году в стране начались радикальные перемены, Моисеев понял, что настало время действовать. Стране, стряхивающей оковы советской морали, срочно нужна была лошадиная доза эпатажа, да такого, чтобы позабористей да почернушней. Бориса Михайловича не нужно было просить дважды. Вернувшись на Родину, он один за другим начал выпускать концертные программы на грани фола, где было много красок, перьев, провокационных телодвижений и двусмысленных посылов. Второй важной частью покорения страны должны были стать интервью. И здесь уж Моисеев не постеснялся рассказать поклонникам все детали своей половой жизни, опять-таки, чтобы у бывших гомо советикусов глаза на лоб полезли. Наконец, танцору нужно было срочно запеть, что он и сделал: в 1995 году, после нескольких чисто танцевальных шоу Борис Михайлович выпустил певческую программу «Дитя порока». Своей цели артист добился: до сих пор его концерты в разных городах периодически запрещаются по просьбе тех или иных религиозных общин. «Я играю в свою историю, - рассказывал Моисеев. - Мне абсолютно наплевать, как к ней относится общественность, политическая элита, верхушка шоу-бизнеса. Мне интересна моя жизнь и моя карьера как художника. Публике это нравится, она кайфует от этого. Я для них хрупкий, обиженный, незащищенный крошка. Голый король, шут!»

Правда, с недавних пор над всесокрушающим желанием певца быть звездой смеяться уже не очень удобно. После инсульта, перенесенного им в декабре 2010 года, Моисеев держится стоически: несмотря на проблемы с речью, всегда с готовностью дает интервью журналистам, не боится выходить на сцену и лишний раз напоминать поклонникам о своей болезни. Такую смелость и жажду жизни встретишь нечасто, так что «звездой» Моисеев может называть себя по праву.

Любовь

Во всем виновата Лиза Горбацевич. Одноклассница. Она была первой любовью Моисеева, настоящей, искренней любовью Ромео, но, как водится в романах, родители были против этого союза, и Лиза осталась лишь в сладких грезах юноши. «Если бы не тот случай, не та любовь, может, Боренька Моисеев был бы отцом пятерых детей и, трижды женившись, искал себе молоденькую девочку с длинными ногами, - признавался Моисеев. - А сейчас я ищу и нахожу совсем другое».

В первый раз запретное «другое» Моисеев попробовал еще в школе, по собственному признанию, он пал жертвой педофила-рецидивиста. Осознанно же в связь с мужчиной он вступил в Харькове. Его избранником стал коллега по труппе – латышский танцор по имении Ирвас. «Я помню наш первый секс. Он был не физическим, а скорее – душевным, - признавался артист. - Это было раздевание и изнасилование души, но не тела. Моя любовь заставила меня даже оставить Харьков. Я уехал в Прибалтику, чтобы жить и работать где-то возле него».

Но любовь с Ирвасом продлилась недолго, и расстроенный танцор решил снова переключиться на более традиционный вид отношений. Сначала завел роман со взрослой, опытной женщиной, а затем соблазнил совсем юную девушку.

Тем не менее, на личную жизнь артист жаловаться не может. Судя по интервью Бориса Михайловича, за всю жизнь он перепробовал любовников всех мастей и форм, и никогда не хотел связывать себя какими-либо обязательствами. «Я люблю богатых мужчин, - признавался артист. - Богатых - значит, не кошелек, а внутренне и физически богатых, дико люблю. Я могу постирать носки своими руками богатому - еще раз подчеркиваю, богатому духом, телом, мозгами - или трусы, и мне это будет в кайф. Я не знаю, кто я сильный мужчина или сильная женщина, знаю одно: меня притягивает слово «любовь», я верю в него совершенно тупо, это один из китов, держащих меня».

Только вот даже на таком забористом эпатаже, как оказалось, вечно выезжать нельзя. Геев в стране развелось пруд пруди, а популярность поддерживать надо. Так появилась новая история, под кодовым называнием «А я вас обманул». «В 1991 году я вернулся в Москву. Никто обо мне не пишет. Бабок нет. И стало ясно, что нужно вырываться со дна любой ценой, - признавался Борис Михайлович в своей автобиографической книге. - И я придумал себе новую биографию, напустил на себя такого дерьма. И тогда появился вот этот Боря Моисеев – голубой, зелёный, трэшевый. Вот на этой легенде я и поднялся».

Правда, история о том, как коварный Моисеев «срубил бабла» на доверчивых гражданах продолжения не получила. Все получилось как в притче про мальчика, который кричал «волк» - теперь Моисееву уже никто не верит. Теперь личная жизнь артиста почти никому не интересна.

Пластика

Борису Моисееву не повезло оказаться в числе тех немногих людей, кому пластические операции чуть было не стоили жизни. Впервые обратившись к услугам хирургии красоты, артист перенес клиническую смерть. В течение 40 минут врачи в реанимации боролись за жизнь артиста, спасли его, но от дальнейших вмешательств в собственную внешность не отвадили. Борис Михайлович считает, что красота определенно требует жертв, и на эти жертвы он готов идти без малейших колебаний. Операции он делает «пакетами» - то есть несколько за раз. «Я не стремлюсь сделать из себя модель этими операциями, - объяснял Моисеев. - Но у меня все сделано, все додумано. Я не надувал губы ботоксом – мне это не надо, потому что это неправильно. Я убрал только ненужные вещи: двойные подбородки, сальники, низ живота – все старческое».