Страшная история Тины Канделаки

Тина Канделаки вчера не зря показывала зубы... История, которую она приготовила для журнала "Русский пионер" и очередных Пионерских чтений оказалась страшной кровавой сказкой. Начиналось все, впрочем, невинно.
Сначала Тина поведала о своей малообеспеченной юности, а в финале было убийство, какое встретишь разве что в триллере.
Колонку Тины Канделаки приводим из ее же блога

Вещный зов

Этих пронзительных мемуаров Тины Канделаки могло и не быть — не вдохновляла тема денег Тину на творчество, пока не вспомнила она те благословенные времена, когда берег турецкий показался Клондайком и Эльдорадо, и устремились туда челноки с большими чемоданами, и вернулись не все, а те, кто вернулся, стали совсем другими. Может быть, уловившими смысл денег. Или их отсутствия.

Вы меня извините, конечно, но про деньги я писать не хочу. Вот что про них мне писать? Их зарабатывать надо! А когда зарабатываешь, то надо зарабатывать еще больше, потому что всегда мало. Нужны деньги на ремонт — вроде заработала, со всеми расплатилась, даже остались, сходила на радостях на выставку. Увидела картину. Захотела. Купила. Денег нет. Опять надо заработать. Заработаю — надо еще. Вот была бы олигархом, не надо было бы… нет, надо было бы, но по-другому, как Керимов. 100 ярдов хотел заработать и остановиться... но не успел — кризис... Потом еще непонятно — откладывать или не откладывать? Кому? Детям? Потратят или приумножат? Короче, не тема это вовсе. Поэтому я напишу про Турцию, тем более что там все недорого, наши ее любят и все там наверняка были.
Я Турцию знаю хорошо. Когда границы открылись, из Грузии туда потащили все: лампочки, старые ковры, мебель, икру — все, что в Турции тоже было, но получалось, что вроде как и не было. Все стали челноками в один момент! Были деньги, не были, не важно. Если едешь, уже вроде без пары-тройки лампочек в кармане сесть в автобус и не в кайф. А так поехал, лампочки загнал, вот тебе и свежая «варенка».
Из Тбилиси в Трабзон как на дачу мотались. Каждые выходные туда и обратно. Смотаешься, люстру привезешь, загонишь — вот тебе поездка и окупилась. Первое время все удивлялись, какие турки внимательные встречаются. Представляете, они, когда наши женщины в магазин заходили, чуть ли не на коленях им сами обувь примеряли. Это хозяева-то магазина! Наши за весь день находятся и, замученные жаждой, давай в магазин: типа, посидеть и бесплатный чай-кофе попить. Турки первое время не просекали, они покупателей увидят — и давай радоваться.
— Ханум, чай или кофе? Ханум, садитесь! Вам удобно? Не вставайте! Не вставайте, я сам вам все примерю, только ножку дайте. Ай, вах-вах, какая у вас ножка! Не ножка, а куколка!
Наши были счастливы. Так их трудовые, венозные советские ноги, забитые мозолями, дома никто не называл. А эти все: «Вай!», «Вуй!», «Зачем вам туфли, вас должны босую на руках носить, чтобы люди на такую красоту любоваться могли!» В общем, женщины в Турцию мотались с тройным энтузиазмом.
Все женщины нашего двора были в Турции уже настолько своими, что умудрялись привозить по двадцать люстр сразу, забивая ими все комиссионки поблизости. В общем, слава Ататюрку, который сделал турок такими дружелюбными, и слава долларам, которые наконец-то без страха можно было честно копить.
Но было в нашем дворе два человека, для которых Турция по-прежнему жила лишь в соседских рассказах. Моя мама и тетя Ламара с пятого этажа.
Мама моя не ехала по этическим соображениям, потому что негоже человеку с высшим образованием лампочки выменивать, а тетю Ламару не пускал муж. Суровый, малоразговорчивый, никогда не улыбающийся Муртаз был грозой всего подъезда. Когда он проходил, люди интуитивно замолкали, не желая делать его невольным соучастником своих незатейливых разговоров. Его не то чтобы боялись, его просто не понимали. А это для грузина еще хуже. Ну вырос в детдоме, ну не получил высшего образования — и что? Не жить теперь? Не радоваться? Работаешь в продуктовом, в мясном отделе, все чисто, мясо свежее, людям еда — тебе копеечка.
Только где он ее хранил, не понимал никто. Жена его Ламара ходила в двух платьях: одно выстирает, другое наденет. И так года четыре, как он ее из деревни привез. Дома стол скудный. Даже мясо, казалось бы, ешь каждый день, а он умудрялся только по праздникам. В общем, тоска-человек. Детей у них не было, да и что от такой тоски родиться может.
На мое шестнадцатилетие встал вопрос, что неплохо было бы меня одеть. Мама, понимая, что поездка в Турцию неминуема, сопротивлялась как могла. Но Турция была неотвратима. Только у меня во дворе не было майки с Микки Маусом и вареных джинсов. Поэтому ехать было надо, чтобы попросту не стать изгоем в глазах общества. Ехала даже Ламара, непонятно как убедившая мрачного Муртаза в необходимости этой поездки.
Провожали женщин всем двором. Пока все дружно грузились в нанятый автобус, дети не переставая делали все новые и новые заказы, а мужчины давали последние наставления, как вести себя с этими козлами, если турки в какой-то момент начнут выходить за рамки приличий. Женщины посмеивались и шутили о том, что турки гораздо более верные мужья и что у них там по закону попробуй женщину обидеть. Она хоть и в чадре, но все в своих руках держит. Если что, два слова муфтию — и мужику не поздоровится. В общем, всем было хорошо, всем было весело.
Мама давала последние наставления. Ее, как всегда, волновало только мое питание, потому что от него зависело все. Поэтому папа должен был за этим внимательно следить, и еще никаких сосисок и колы.
И только Ламару никто не провожал и даже не помог дотащить два огромных чемодана, непонятно с чем. Все только понимающе улыбались. Ну едет женщина в первый раз, сразу хочет все заработать, два раза съездит, потом успокоится и начнет как нормальный человек ездить. Главное ведь не размер чемодана, а умение продать его содержимое так, чтобы на обратном пути он стал вдвое тяжелее от новых покупок.
Первое время, даже сторговав что-то по очень выгодной цене, наши не решались заводить постоянных партнеров по бизнесу, потому что вроде турки-то не обманывают, им Коран не велит, а наши только на обман и надеются, иначе какой бизнес, если все по-честному. Поэтому развела турка — и все, главное, ему больше на глаза не попадаться, чтобы не передумал и не понял, что наши медные проволоки и кабели, которые мы им продаем, никому не нужны в Грузии и валяются на каждом углу. А чеканка? Это же вообще смех. По всей Грузии уже вовсю работали подпольные цеха по производству медных изделий. Тарелки с изображением Ататюрка шли на ура. Ну не мог уважающий себя турок не купить в дом такую тарелку. Вот наши и штамповали, придумывая все новые и новые сюжеты или умело перекладывая проверенные ленинские. Вождь — он и в Турции вождь.
В общем, когда-то провинциальный Трабзон стал центром челночной цивилизации. Приехав туда однажды, все входили во вкус. Уже знакомых профессоров или их жен смело можно было приветствовать на центральном рынке Трабзона. А что? Деньги одинаково были нужны всем.
Единственным человеком, который съездил туда в первый и последний раз, была моя мама. Даже несмотря на розовый рюкзак, зеленую спортивную форму и все «маст хев» того времени, она туда больше не вернулась, коротко сказав: «Это выше моих сил». Даже тетя Ламара стала полноправным членом грузино-турецких вояжей, и только моя мама осталась верна советскому презрению к мещанским ценностям.
Неприлично так много думать о деньгах, говорила она, их должно хватать на питание, образование и отдых один раз в году. Так мы и жили, наблюдая, как другие в это время круто меняли свою жизнь.
Соседки торговали все бойчее. Поездки становились все длиннее. Многие уже жили по месяцу в Турции, углубляя и упрочняя грузино-турецкие экономические отношения. Стали возникать первые совместные бизнесы. Турки щедро давали денег на открытие первых совместных кооперативов, помогая грузинским партнерам уже не просто зарабатывать деньги, а вкладывать их в новые предприятия. В этом контексте многие привычные жизненные обстоятельства стали меняться на глазах. Женщины обрели больше уверенности и вытекающие из нее права. От них стал напрямую зависеть семейный бюджет. А от кого зависит бюджет, тот и главный.
Именно эту житейскую мудрость быстро поняла тетя Ламара, заработав первые деньги. Вначале муж пытался вести себя как ни в чем не бывало, но потом ему все-таки пришлось осознать действительность. Деньги, которые зарабатывала Ламара, были заметны. Они были заметны во всем — в новой технике, новых нарядах, новых планах на будущее и, конечно, в новых отношениях со старым мужем. Теперь она уже не ждала его, сидя у окна, тревожно поглядывая на стол, не остынет ли горячая еда. Да и он, честно говоря, давно не ел ничего горячего дома. Когда Ламара наездами оказывалась в городе, на дом ее уже не хватало. Надо было распродавать привезенное добро, закупать новый товар, обороты которого увеличивались прямо пропорционально времени, которое она проводила в Турции. Ей даже стали звонить оттуда, так она стала там незаменима. «Алло, Тбилиси, 39–44–40, говорите с Турцией…»
Муртаз первое время пытался вслушиваться, чтобы понять, о чем там они говорят, но потом, убаюканный на новом диване под новый видеомагнитофон, засыпал. Он вообще в этой новой жизни очень изменился. Стал вальяжнее, домашнее, добрее и разговорчивее. Когда он в первый раз вышел во двор сыграть в нарды, никто не поверил. А когда выпил — и вовсе открылся с новой стороны. Что все-таки деньги делают с человеком!
А делают они его хорошим. Он уже вовсю выпивал во дворе с мужиками и со всеми ждал жену домой из Турции, встречал и провожал, как полагается, в белом костюме «Адидас», привезенном Ламарой из Турции. Ламара тоже сильно изменилась. Из сухой, рано заросшей морщинами женщины превратилась в налитую, с непонятно откуда взявшейся грудью матрону. Она уже никуда не спешила и не суетилась. В ее ушах и на пальцах поблескивали турецкие бриллиантики, которые Муртазу были представлены стекляшками с рынка, купленными на сдачу. Муртаз охотно верил, но соседки в это верить отказывались. Они стали завидовать. Почему у нее дела шли на порядок лучше, чем у других?
Ответ нашелся. Ему было пятьдесят. Его звали Кемаль, и у него был золотой магазинчик в самом центре Трабзона. Как она ни пыталась жить со всеми в гостинице, выпущенное в Турцию женское нутро не давало спать по ночам. И отлучки заметили.
Это было неслыханно. Замужняя грузинка и турок. Христианка и мусульманин с гаремом. Так вот каким местом зарабатывались деньги, так вот почему ей все турки оказывали знаки внимания, так вот почему у нее везде были лучшие цены, так вот какие черти водятся в этом тихом омуте! Бедный Муртаз. Несчастный Муртаз. Порядочный человек, гордость нашего двора.
С того дня, как только узнали правду, все принялись негласно опекать Муртаза. Все стремились пригласить его к себе, накормить горячим обедом, согреть теплым словом. Женщинам, видимо, доставляет особое удовольствие жалеть чужих рогоносцев и ощущать собственную порядочность.
Так все и жили. Муртаз с соседями, Ламара все чаще с Кемалем и все реже с Муртазом. Она к нему по-прежнему возвращалась, хотя давно уже могла остаться в Турции. То ли жалела, то ли получала садистское удовольствие от принципиальной смены ролей. Соседи склонялись скорее ко второму. Единственным человеком, который склонялся к первому, был сам Кемаль. Его давно уже бесила Ламарина жалость к этому беззубому грузину, который не смог уберечь такую ханум. Не женщина, а персик. Брось ты его, уговаривал он Ламару. Построю дом рядом со своим, возьму тебя второй женой, будем бизнес развивать. Ламара упорно молчала и продолжала мотаться домой. 
И тогда Кемаль решил все взять в свои руки. Сказать все самому. Или показать. Да, пожалуй, лучше показать. Зачем ехать, настроение только портить. Взять камеру, когда Ламара-ханум приедет, записать, как она, его гурия, воркует с ним, и показать тому козлу кулак или просто подмигнуть, обнимая Ламару. Они поругаются, как у неверных бывает, и разойдутся. Сейчас уже столько женщин разведенных в Турции осело, что и его голубка прилетит навсегда.
Кассету решил положить в сумку поглубже в надежде, что любитель видео Муртаз сам ее найдет.
Когда рок все берет на себя, события начинают происходить с дьявольской точностью и последовательностью. Она приехала, он ее встретил, она бросила сумки и пошла к соседке, он стал копаться, нашел кассету и, обрадовавшись очередному фильму с Брюсом Ли, вставил кассету в видеомагнитофон.
Когда из Ламариного окна повалил запах свежего обеда, на одной кухне кто-то пошутил, что Ламара, дескать, прощальный ужин приготовила, чтобы с Муртазом на сытый желудок попрощаться.
Поэтому на второе утро мало кого удивило появление счастливого Муртаза, бессмысленно улыбающегося и приглашающего всех в гости.
Зашедшие в квартиру первыми потом долго пересказывали увиденное всему Тбилиси, а потом и всему Трабзону. Их даже незнакомые люди стали приглашать, чтобы послушать страшную историю о том, как муж зарезал неверную жену и сварил ее на обед... потому что не выдержал измены и помутился рассудком, а всему виной деньги, которые отняли у него жену, а потом и душу.
Так он и живет по сей день в своей палате, изредка высовываясь в окно и раскидывая мелко нарезанную бумагу со словами: «Эй, турок, ты меня слышишь? Забери свои вонючие деньги и верни мою Ламару».