Людмила Гурченко: с фигурой шутки плохи

Ночью трескаю жареную картошку!

Людмила Гурченко (74) рассказала «Папарацци» о том, почему ест все подряд, о своих многочисленных переломах и муже-помощнике

ПО МАТЕРИАЛАМ ЖУРНАЛА "ПАПАРАЦЦИ"

- Людмила Марковна, говорят, что режиссером фильма «Пестрые сумерки» вы стали потому, что назначенный режиссер…скрылся с большой суммой бюджетных денег, выделенных на это кино!

- Насчет денег – полная чушь! Но, действительно, за неделю до начала съемок наш режиссер исчез. Без объяснения причин - он театральный человек, может, просто испугался. И что нам делать? Светит солнце, люди начинают получать зарплату, а картина стоит. И все смотрят на меня, ждут совета, решения. Таким образом, я попала в титры и как режиссер, хотя очень сопротивлялась. 

- Теперь, наверное, приходится много «тусоваться», представляя свою картину публике? А ведь некоторое время назад вы были просто затворницей…

- Нет, я все равно не тусуюсь, никуда не лезу, не пробираюсь. Стараюсь вообще редко появляться на публике. Особенно когда над чем-то работаю, когда очень устала. И потом… меня очень разочаровали люди! Скажу вам больше, я очень боюсь людей. Они так часто предают! Особенно, когда у тебя успех. Когда вы хорошо выглядите – это для них плохо, а если выглядите плохо – вообще ужасно.

- Но вы-то, назло врагам, выглядите просто потрясающе!

- Спасибо вам, и спасибо моим родителям, их гены не позволяют мне расплываться. Мой папа всю жизнь был в одном весе, и я тоже. Во мне 53 с половиной килограмма, как и в 10-м классе. «Баба, — говаривал мой папа, — она не гармонь. Это гармонь то сюда, то туда разжимается... И то однажды не выдерживает — ломается». Хотя фигурой я своей особенно не занимаюсь, не делаю никаких упражнений, не хожу в фитнес-клубы. Стыдно в этом признаться, но  даже зарядку не делаю. Мне иногда страшно смотреть на Гедиминаса Таранду – нашего знаменитого танцовщика, моего партнера по мюзиклу «Бюро счастья».

- Отчего же – страшно?

- Его тело все время в движении, в тренинге, а я гляжу и думаю: «Боже, я же должна прыгать!» А я боюсь лишнее движение сделать и думаю: сейчас умру, сейчас у меня что-то схватит, что-то сломается!

- Кстати, это правда, что в свое время врачи вам сказали, что с танцами  придется «завязать»?

- Было дело, в 1975 году врачи, сообщили, что я «оттанцевала свое». Во время съемок фильма «Мама» я повредила ногу. Перелом был сложный, множественный, доктора действительно в один голос говорили, что с плясками покончено навсегда... Как видите, этого я не допустила. Как и многого другого.

- Если уж мы заговорили о врачах, как вы относитесь к повальному  увлечению пластической хирургией?

- Знаете, лицо еще и так, и сяк можно подправить, подчистить, что-то сделать — и то не раньше сорока. А с фигурой шутки плохи: советую держаться в одной весовой категории, тогда дряблости не будет. И старость отодвинете. В принципе, я не против процедур, улучшающих внешность. Чтобы хорошо выглядеть, надо предпринимать все возможные меры. Только аккуратно и вовремя.

- И все же, каков ваш фирменный рецепт здорового образа жизни?

- Если серьезно, то, как бы хорошо женщина не выглядела, рано или поздно наступает ощущение возраста. И разговоры: «Я чувствую себя на 18!» — ерунда. Куда важнее, чтобы твой вид, поведение и возраст соответствовали. Когда Любовь Орлова в последний раз появилась на ТВ, ей было около 72 лет, и она была уже больна... Но выглядела 45-летней! Это редчайший дар плюс титанические усилия на протяжении всей жизни.

- А как у вас насчет диет?

- Я не придерживаюсь диет, ем очень хорошо. Так хорошо, что больше, чем надо, в два раза. У меня проходимость не нарушена.  Голод, война, сгораемость… У меня папа такой же был, а мама – большая. Тем не менее, я никогда не занимаюсь обжорством и другим не советую. Секрет так прост: не переедать! Хотя Сергею Михайловичу (Сергей Сенин, супруг и продюсер актрисы - Ред.) приходилось наблюдать картинку, как я в два часа ночи могу трескать жареную картошку. Но это минутная слабость, очень редкая для меня.

- Ну, а готовить вы любите, умеете?

- Вообще-то готовить не люблю. Мне надо бросить все и заняться только этим. Тогда сделаю все блестяще. Опыт пребывания на кухне у меня был, но короткий. Когда после знакомства я была влюблена в Сергея Михайловича, такие завтраки делала, что он пальчики облизывал, сходил с ума. Но это надолго не затянулось. Сама себе поражалась, как я это сделала, как вообще могла это придумать. Из меня, наверное, получился бы хороший повар. Даже очень хороший. 

- О ресторанном бизнесе, как многие ваши коллеги, не подумывали?

- Я и бизнес – это что-то несовместимое.

- Так сейчас завтраки Сергей Михайлович делает сам?

- Мы в рестораны ходим, особенно любим итальянские.

- Кстати, вы долгое время говорили, что не созданы для семейной жизни, что семья – это вообще насилие над личностью… Вы выходили замуж и вскоре разводились, пока не остановились на Сергее Михайловиче!

- Чем-то он меня покорил. Понимаете, он всегда в тени, потому что он – опора, как настоящий мужчина и продюсер. Он человек, который надувает паруса. Это очень сложная задача: не выпячивать себя, а надувать паруса, быть за кадром и делать этот кадр. Он мне во всем помощник. 

- А как же любовь?

- О любви говорить в интервью – не самое лучшее занятие. Тем не менее, рецепт неувядающей женской красоты еще и в любви. И в счастье, если у вас есть мужчина, который становится опорой. У меня был такой шлягер: «Главное — чтоб кто-нибудь любил. Со всеми недостатками, слезами и припадками, скандалами, и сдвигами, и склонностью ко лжи...» Я не слишком верю, что одинокая женщина может быть по-настоящему, безоговорочно счастлива. Необходимо мужское плечо, защита, ум, поддержка. 

- Вы бываете счастливы?

- Что такое счастье? Это – «сей час»! Это такой короткий период, о котором даже иногда стыдно сказать, потому что счастье многим представляется чем-то исключительно глобальным. Ничего подобного. Я встретила приятного для меня человека, он мне улыбнулся, сказал: «Людмила, вы прекрасны!», и я лечу на сцену. И это «сей час» происходит. А с другой стороны, есть такие моменты, когда точно знаю, что хочу обнять мир, запеть, начать танцевать. Переизбыток чего-то и есть счастье. Вдруг чувствую, что не могу идти по коридору – хочу побежать и бегу!